Рэндольф сидел за столом, слушая рассуждения Джона Корта о состоянии американской экономики, и ждал, когда же его дядя перейдет к делу. Он уже проявил качества, необходимые для начала его головокружительной карьеры — способность терпеливо выслушивать собеседника, делать собственные выводы и при всем том скрывать свое мнение под маской совершеннейшей невозмутимости.
Он учился на последнем курсе Гарвардского университета, но казалось, что на свет он появился сразу человеком зрелым и солидным. Высоким и очень худой, он был красив и непривлекателен одновременно. Черты его лица были словно высечены резцом скульптора: патрицианский нос и губы, тонкие и решительные. Белая словно бумага кожа буквально обтягивала скулы, и ее бледность еще сильнее подчеркивалась черными волосами и скучными, невыразительными, без проблесков какого-либо чувства или искорок юмора, темно-карими глазами. Было нечто зловещее в его ледяном самообладании и сдержанных манерах, нечто отталкивающее во внимательном взгляде темных глаз и длинных тонких пальцах, поигрывающих ножкой бокала для бренди.
— Имеется ряд данных, что некоторые банки будут расширяться. Собственно говоря, они уже расширяются, особенно те, что занимаются сельским хозяйством. Но заметь, — Корт многозначительно помолчал, — уж если я создаю банк, то вряд ли полем его деятельности будет сельское хозяйство.
Ну наконец то, подумал Рэндольф. Теперь он знал, зачем дядя пригласил его.
— Да, — без всякого выражения согласился он. — Слишком большая зависимость от одного сектора экономики может оказаться ошибкой, в особенности, если это сельское хозяйство, функционирующее в неподконтрольных обстоятельствах и подверженное всяким спадам. А в какой области бизнеса предпочли бы действовать вы?
— Рынок ценных бумаг. Полагаю, Ферст Нешнл Сити находится на верном пути. В основном он выполняет функцию биржевого регулятора и потому стал самым крупным в Америке страховым агентом правительства и корпоративных объединений. В настоящее время это самая выгодная сфера банковской деятельности в крупных городах.
— В этой области уже определились основные центры: Нью-Йорк, Чикаго и Сан-Франциско. — Рэндольф, как всегда, прокладывал свой путь с привычной осторожностью. — Думаю, первоначально вы ограничитесь только нашим штатом?
— Да. Как ты знаешь, Конгресс дал право соответствующим комиссиям штатов лицензировать банки и их деятельность, в результате чего банки могли действовать лишь в пределах одного штата. В 1844 году законодательное собрание штата Нью-Йорк постановило, что и управление банком должно находиться в этом же штате. Сейчас это «правило единства» больше не применяется, хотя и действует в ряде других штатов. Но некоторое время я все-таки намерен его соблюдать.
Английский экономист Уолтер Бейгот ратовал за ограничение банковской активности. Он говорил: «Банкир, живущий в своем округе, и проживший в нем всю жизнь, чье сознание неразрывно связано с нуждами округа, может надежно и эффективно вкладывать здесь деньги». В этом и есть суть проблемы. Хороший банкир дает «хорошие» ссуды, а хорошие ссуды — это те, которые возвращаются с прибылью.
Рэндольф слегка улыбнулся.
— Дядя Джон, без сомнения у вас хватит средств для основания банка. Да и, в конце концов, просто удивительно, сколь малых затрат это требует. Без всякого сомнения, гораздо меньше, чем думают непосвященные. Однако, управление банком совершенно отлично от добычи и производства бриллиантов. При всем моем уважении… у вас есть деньги, но обладаете ли вы необходимыми знаниями и опытом?
— Нет, — ответил Корт, — зато все необходимые качества есть у тебя.
После его слов настала тишина, как у постели умирающего.
— Да, — наконец согласился Рэндольф, — я был бы очень рад присоединиться к вашему предприятию.
Корта охватило легкое раздражение, вызванное сдержанностью, с которой его родственник принял столь замечательное предложение. Временами он, общаясь с Рэндольфом, ощущал отсутствие понимания и родственных чувств со стороны молодого человека. Но он не собирался сходить с намеченного курса. Банкир должен вызывать уважение и доверие, а вовсе не симпатию.
— Все необходимое уже делается, — заявил Корт, вставая, — поскольку я желаю, чтобы к тому времени, как ты закончишь университет, все было готово. Ну, а перед уходом ты, конечно, попрощаешься с Тиффани?
Не дожидаясь ответа, он повел Рэндольфа через лабиринт мраморных коридоров к музыкальной студии, откуда доносились слабые звуки рояля — Тиффани брала уроки музыки. Когда они вошли, Тиффани перестала играть и встала, приветствуя их с надменной серьезностью, более подходящей королеве, принимающей своих придворных, чем тринадцатилетней девочке, встречающей отца и кузена.
— Чудесная музыка, дорогая, — ласково сказал Корт.
Рэндольф поморщится. У него был прекрасный музыкальный слух, и потому мучения, которым Тиффани подвергала Шопена, казались ему чудовищными.
— Ты любишь музыку, Тиффани? — спросил он.
— Терпеть не могу.
И тебя тоже, говорили ее глаза. Тиффани чувствовала, что в ее кузене Рэндольфе отсутствует теплота и непосредственность. Ей всегда казалось, что он изучает ее как бы издали. Он оценивал ее, а Тиффани этого терпеть не могла. Она повернулась к отцу:
— И если ты считаешь, что эта музыка — «чудесная», то ты ничего в этом не понимаешь, заявила она тоном, который любой назвал бы бестактным, а Корт воспринимал как непосредственность. — Это кошмар, а виноват он, — она указала на учителя музыки, который тактично отошел к окну.