— Не волнуйтесь, — произнесла она. — Я не собираюсь следовать примеру отца.
Оставшись в одиночестве, Тиффани, до сих пор так мужественно державшаяся, наконец дала волю чувствам. Она металась по комнате, борясь с засасывающей ее удушающей трясиной несчастья. Наконец, издав приглушенный крик загнанного зверя, она бросилась на кровать и зарыдала.
Она оплакивала свое детское поклонение «Алиде»; мать, никогда не существовавшую; Филипа, того единственного человека, которого она хотела, но не могла иметь своим мужем; ребенка, которого не хотела, но должна была выносить. Да, в ее горе было и чувство жалости к себе. Но она не оплакивала Джона Корта.
Филип оказался ее братом. Этот грубый факт проникал в ее мозг через все преграды, терзая обнаженные нервы, так что голова Тиффани гудела и раскалывалась от бушующей боли. Не в состоянии больше выносить тошноту, она бросилась в ванную, наклонилась над умывальником, и ее вырвало. В ее животе разлилась боль и она опустилась на пол, охваченная надеждой, что зародившаяся в ней хрупкая жизнь не выдержит подобных испытаний. Но спазм прошел, а выкидыша так и не случилось.
Тиффани встала, вытерла с бледного как мел лица бисеринки пота и вернулась в спальню. Она не должна больше страдать из-за того, что Филип оказался ее братом. Она будет думать о нем как о любовнике, получившем отставку, не больше. Это единственный способ сберечь разум, вынести настоящее и встретить лицом к лицу лежащие перед ней годы. Эти часы слабости и горя сняли напряжение и сделали Тиффани даже сильнее, чем она была раньше. Необходимость действовать заставила ее почувствовать себя лучше. Будущее было не так уж и мрачно. Ее ждали удивительные возможности если она, конечно, сможет осуществить свой план. Если же не сможет — и ее лицо исказилось от омерзения — ничто не спасет ее от Рэндольфа. Ночью, одетая во все черное, Тиффани в одиночестве стояла на мосту Ватерлоо, глядя в темные воды Темзы, а потом швырнула вниз какой-то предмет. Украшенная бриллиантами рамка, обрамляющая крошечную миниатюру, вспыхнула созвездием лучистых искр и исчезла во тьме, камнем опустившись на илистое дно реки.
— Нет, я не верю в это! Ты просто расстроена! Твои чувства придут в норму, когда пройдет потрясение от гибели твоего отца! — Филип, отчаянно пытаясь утешить и успокоить ее, был не в силах поверить в свою окончательную отставку.
— Смерть отца повлияла на меня только в одном плане: она заставила меня пересмотреть свои чувства и виды на будущее. Ты мне очень нравишься, Филип, но этого недостаточно, чтобы выйти за тебя замуж.
— Ты говорила, что любишь меня! — потрясенно воскликнул он.
— Я ошиблась.
— А ребенок?..
— Не было никакого ребенка. В этом я тоже ошиблась.
— Как ты можешь? Как ты способна оставаться такой холодной и такой спокойной в то время, когда ты уничтожаешь меня?
— Не разыгрывай пошлую мелодраму, Филип. Я вовсе не уничтожаю тебя. Я просто говорю, что не люблю тебя. А это еще не конец света. Ты еще много раз в жизни будешь влюблен, поверь мне.
— Никогда! — Он беспомощно, как утопающий, цеплялся за последнюю соломинку. — Ведь это Рэндольф, правда? Ты боишься, что он не позволит тебе выйти за меня. Я готов подождать, пока ты не выйдешь из-под его опеки. Я буду ждать вечно.
— Я не хочу больше тебя видеть.
— Значит, есть еще причина. Ты влюбилась в другого?
— Да, честно говоря, я уже давно люблю его.
Филип уставился на нее в немом отчаянии.
— Тогда, почему ты согласилась выйти за меня? Почему занималась со мной любовью?
— Ты очень красивый мужчина, Филип — не стоит недооценивать свою физическую привлекательность, но, честно говоря, была и другая причина — ваша алмазная компания. Я полагала, что слияние «Корт Даймондс» и «Брайт Даймондс» будет для менял чрезвычайно выгодным. Однако, — Тиффани вздохнула, — когда пришло время сделать последний шаг, я поняла, что никакие расчеты не могут победить диктат сердца.
Филип, не в силах сдержать свой гнев, выругался сочно и грубо.
— Алмазы! — яростно прошипел он. — Как я ненавижу эти проклятые стекляшки! — Затем, словно вспышка молнии озарила его сознание, он с сомнением взглянул на Тиффани. — За этим стоит мой отец, да? Ты говорила с ним, когда я был в отъезде и он каким-то непостижимым образом заставил тебя изменить решение.
— Чепуха! — резко сказала Тиффани. — Положительно, Филип, ты слишком преувеличиваешь влияние своего отца.
— Не без основания. Он стоит за всем, что мешает мне жить.
— Ты ошибаешься. По-правде говоря, я думаю, что ты сильно ошибаешься относительно отношения отца к тебе. — У Тиффани была возможность совершенно объективно оценить, как Мэтью защищал своего сына, и даже позавидовать этому. — Но все-таки ты испытываешь к своему отцу то, чего я никогда не испытывала к своему.
— Что же?
— Уважение.
Филип горько рассмеялся. Ему было гораздо проще во всем винить Мэтью, чем взглянуть в лицо собственным недостаткам или вероломству возлюбленной.
— Черта-с-два я его уважаю. Но я все равно с ним еще справлюсь. К несчастью, я уже открыл ему, что Лемуан — мошенник, но может представиться и другая возможность.
— Я должна вернуть это, — Тиффани с видимой неохотой протянула грушевидный кулон.
Внезапно он вспомнил слова Лоры о том, что этот бриллиант приносит зло. Когда-то Филип решил, что, если он не может сделать так, чтобы Лора принадлежала ему, то в таком случае он вправе заставить ее страдать. Теперь он чувствовал то же самое к Тиффани. И если бриллианту действительно сопутствует зло, то пусть падет на нее это проклятие!