Ловцы фортуны - Страница 96

Но даже тогда она бы не изменила свою точку зрения столь основательно, если бы не неделя, проведенная с Рэйфом Девериллом. Воспоминания затягивали, поглощали ее — серия сменяющихся, расплывчатых образов вельда, сгоревшие фермы, что словно издевались над красотой розовых и белых бутонов в садах; одетые в хлопок и широкополые шляпы женщины и дети на фермах, где они останавливались передохнуть — те мололи муку на ручных мельницах, месили тесто, закатав рукава, поджаривали на сковородках желуди, чтобы изготовить кофейный концентрат с мукой и сушеными персиками. Она вспоминала его коня, «беспошлинного гнедого» — так называли такую масть буры; поскольку в старые времена гнедым лошадям с белой мордой и четырьмя высокими чулками дозволялось миновать места сбора пошлин бесплатно.

Тридцать шесть часов ей удавалось притворяться мужчиной, но затем из-за ее молчания его терпение лопнуло.

— Ради Бога, скажи что-нибудь, даже если просто пошлешь меня к черту! И смотри мне в лицо, когда ты это скажешь — клянусь, ты даже моешься в этой шляпе, если ты когда-нибудь моешься, что сомнительно.

Он сорвал шляпу с головы Елены и ее волосы рассыпались по плечам. Они долго глядели друг на друга, а затем началось это — таинственный всепроникающий эротизм.

— Кто ты?

Она ответила, но сухо, как полагалось военнопленным: имя, звание, номер.

— Почему ты присоединилась к коммандос?

— Либо они, либо концентрационный лагерь. — Теперь она смотрела ему прямо в лицо, свет костра четко обрисовывал ее черты и негодования в ее глазах было не больше, чем он ожидал. — Но, думаю, ты все равно меня туда пошлешь?

— Я постараюсь найти другое решение, — тихо сказал он и протянул руку, чтобы успокоить, но она яростно шарахнулась прочь. — Ты в полной безопасности от меня, — произнес он резко, — особенно пока не помоешься.

Они улеглись спать на расстоянии нескольких футов друг от друга, но, несмотря на усталость, забвение к ним не приходило. Елена была в напряжении, догадываясь о его чувствах — чувствах мужчины, сохраняющего целомудрие в условиях войны, и ожидая, что он попытается изнасиловать ее, но он ее не тронул. Постепенно она подчинилась всепобеждающей усталости и уснула.

Состояние повышенной чувственности сохранялось у нее весь следующий день, пока они продолжали свою поездку на юг. Эта часть Трансвааля была исключительно плодородной и в своем изобилии красок и терпкого аромата цветущих деревьев казалась почти сладострастной. Сады при заброшенных домах обещали богатый урожай фиников, айвы, шелковицы, винограда, гранатов и опунции. Купы дубов и плакучих ив сменялись рядами голубых эвкалиптов и желтого терновника.

Елена чувствовала себя так, словно она едет во сне: все, кроме Рэйфа, представлялось ей туманным и расплывчатым. Она ощущала каждое движение его тела как свое собственное, и даже холмы принимали фаллические формы или очертания женских грудей. При свете дня эти чувства еще поддавались контролю, но когда теплая мягкая тьма окутала их своим бархатным плащом, Рэйф и Елена ощутили себя полностью отрезанными от окружающего мира, и, конечно же, он неизбежно должен был прийти к ней. Но он не пришел.

Когда она увидела, что он спит, она тихо поднялась и, прячась за деревьями, постаралась незаметно проскользнуть по склону к небольшому ручью. Оставив одежду на берегу, она с наслаждением вошла в воду. Бледный диск луны давал столь мало света, что на серебристой поверхности воды она выглядела лишь черной тенью. Когда Елена вышла из ручья, он уже ждал ее, и, хотя она была изумлена его появлением, все-таки не бросилась бежать прочь. Он снял рубашку и осторожно начал вытирать ее тело. Медленно и бережно он водил ей рубашкой по спине и бедрам, и его руки ласкали ее тело сквозь тонкую, легкую ткань, и потом, с возрастающим возбуждением, она почувствовала, как он вытирает ее груди — маленькие, острые, конической формы, что и позволяло ей выдавать себя за мужчину. Рэйф со вздохом выронил рубашку и с нежным пылом сомкнул пальцы на этих холодных как лед грудях, но Елена, до того стоявшая неподвижно, бросилась бежать по склону подобно лани, едва ткань, разделявшая их, была отброшена.

Он больше не прикасался к ней, и она знала, что он все понял правильно. Ее бесстрастное лицо ясно выражало: «Я здесь — однако меня здесь нет. Я твоя пленница телом, но мой дух еще не побежден». Рэйф осознал, что ее отказ заняться с ним любовью был вызван не физическим отвращением и не доблестным желанием сохранить девственность — то был отказ британскому офицеру-завоевателю. Он был врагом ее народа. И хотя Рэйф мог бы попытаться ухаживать за ней, чтобы добиться взаимности, он все равно не мог заставить ее покориться. Елена Гроблер осталась в его памяти символом несгибаемого духа африканерской женщины. Британцы победили буров-мужчин в военной игре, но женщин они завоевать не сумели.

Елена тоже сознавала символичность происходящего. Британцы насиловали ее страну, но этот мужчина ее не тронул. Она не забыла этого — как не забыла и его самого. И Рэйф так и не узнал, как боролась Елена со своими чувствами, как сильно ей хотелось, чтобы он был другом ее народа, а не врагом.

После разгрома отряда коммандос Стейна, когда она попала в плен, он намеревался, сопроводив ее в Мидлбургский лагерь, сдать ее там, но, въехав на холм и оглядев сверху скопище палаток, неожиданно придержал своего «беспошлинного» коня.

— Ты знаешь, где Дани может быть после сражения?

Елена подумала о базе коммандос, куда она отправилась, когда сожгли ее ферму.